КАК Я НАШЕЛ БОЛШЕВСКИЙ ДОМ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ

Дата публикации: Aug 31, 2015 7:28:33 AM

Кто из нас в юности не мечтал сделать открытие? Кто не жалел, что уже завоеван Южный полюс, раскопаны сокровища Трои, покорен Эверест, и даже на Луну ступила нога человека?     Неужели это правда, что все-все открыто и изучено вдоль и поперек?
А как же я? Мне ничего не осталось? Ну хоть что-нибудь? Для чего же тогда жить?

И только с годами, пережив романтическо-юношеский возраст, начинаешь понемногу догадываться, а потом и понимать,
что каждого из нас ждет большая работа, и от тебя зависит сделать жизнь интересной для себя и полезной для общества. Или,
как говорили в мое комсомольское время: «В жизни всегда есть место подвигу!»

В мои юношеские годы творчество Цветаевой не входило в школьную программу, стихи ее не читались с эстрады, сборников
не издавалось (почти). И я, имевший пятерки по литературе, любивший поэзию Пушкина, Лермонтова, Некрасова (спасибо отцу), Маяковского (спасибо школьному учителю) не читал и не слышал ни строчки Марины Ивановны. А ведь вместе с ней от нас был скрыт и огромнейший пласт русской культуры. Вот такими недорослями я и мои товарищи вышли из школы…

А дальше пошло, как и у всех: служба в армии, институт, работа, создание семьи. Но всегда и во всем со мной были стихи моих любимых поэтов, только список их расширялся и расширялся. Когда я услышал имя Цветаевой и впервые прочитал ее первое
для меня стихотворение («Бич жандармов, бог студентов…»), я просто потерял покой от мощи стиха. Я не учил его, он тут же сам собой «заучился» и я в полном восторге разговаривал сам с собой: «Вот это поэт! Вот это сила! Какая рифма!» С той поры я стал, неопасно для окружающих, буквально одержим Мариной Цветаевой, пусть совершенно ничего и не зная о ней.

И вот когда, спустя немного лет, я вдруг узнал, что, оказывается, Цветаева когда-то, еще до войны, жила в нашем городе —
эта новость меня сразила наповал.

Как? Неужели правда, что Гениальный Поэт гуляла по тем же улицам, что и я? Заходила в те же магазины, ездила на электричке?
А где она жила, в каком доме, с какими соседями? Как же так, что мы, культурные жители нашего «космического» города, не знаем об этом? Срочно разыскать!!!

СОЮЗНИКИ

Здесь надо сделать небольшое отступление. К тому времени я успел познакомиться с Надеждой Ивановной Катаевой-Лыткиной — человеком энциклопедических знаний, посвятившей свою жизнь и силы изучению жизни и творчества Цветаевой.
От нее я узнавал сложные коллизии биографии Поэта, что будут преданы гласности лишь десятилетие спустя. Именно Надежда Ивановна сподвигнула меня на решительные поиски цветаевских мест в Болшево, хотя некоторые находки к тому времени мы уже успели накопить…

Здесь я впервые написал «мы» — расшифрую, что это значит. Заниматься поисками в одиночку трудно, глупо и непродуктивно.
К счастью, таких же одержимых любителей поэзии в нашем городе немало, и подсказки, советы и помощь шли от друзей
по увлечению.    Инженер Новелла Балашова, выступая с лекцией о творчестве Марины Цветаевой в центральной городской больнице, нашла там Людмилу Григорьевну Харитонову — терапевта, которая училась в одном классе с сыном Цветаевой Георгием (он провожал ее из школы домой, им было по пути). Так мы узнали, в какой стороне города надо вести поиски. Это была первая серьезная удача нашей группы единомышленников!

Редакция «Калининградской правды» опубликовала нашу заметку о М.Цветаевой, совсем крошечную, но это было первое печатное слово о Поэте в нашем городе. Благодаря этому, мы разыскали еще двух «девочек-одноклассниц» Георгия: Тараканову
и Гуссар. Потом списались с еще одной — Олей Вольф, живущей в Белоруссии.

Время шло, увлеченность была сильной, желание двигаться к цели буквально не знало границ, но до цели было еще ох
как далеко…

На велосипеде я изъездил северо-западную часть Калининграда вплоть до Загорянки, исколесил и часть Болшева, примыкающую к станции. Вглядывался в каждый деревянный дом старой постройки — может, увижу какой-нибудь знак пребывания здесь моего Кумира.     Или услышу звук, подсказывающий — «здесь!» Но нет…

Подсказку мы получили, откуда и подумать не смели — от самой Марины Ивановны! И вот как это случилось.

ОТКРЫТИЕ

Лето 1982 года. Стихов Цветаевой все еще не печатают, их невозможно услышать на поэтических вечерах, за сборниками
в библиотеках многомесячные очереди. И вот от Катаевой-Лыткиной я узнаю о существовании письма МЦ к Павленко, где та что-то важное говорит о своей жизни в Болшево. В то безинформационное время Надежда Ивановна с трудом раздобыла копию этого письма и тут же поделилась со мной радостью.

Помню, как сейчас, я звоню ей в Москву из телефона-автомата, а говорить сразу же начинает она:

— Слушайте и записывайте: поселок «Новый быт». Во-вторых, это была дача Экспортлеса. В-третьих, потом на ней поселился     начальник милиции, который там и повесился. Записали?

— Да, — соврал я, ибо память все схватила мгновенно.

— Сможете найти?

— Постараюсь. — отвечал я как во сне от предчувствия неслыханной удачи.

День был воскресный, погода солнечная. Азарт следопыта бросил меня к микрорайону «Новый быт», ибо, как местный житель,
я преотлично знал его расположение. Я вломился со стороны Костино к череде домиков поселка и, не выбирая, открыл калитку, которая была ближе других.

Наверное мой возбужденный вид выдавал во мне не совсем нормального человека (так я думаю сейчас), и хозяева — молодые люди моего возраста сначала обвели меня взглядом с головы до ног и только потом вежливо ответили, что не знают ничего.
Но вот, дескать, на соседней улице живет старушка, уж она что-то может подсказать. Не помню, поблагодарил я их или не успел
это сделать, так как очень торопился...

До Подмосковной улицы рукой подать, и вот я на этот раз не так смело отворяю скрипучую калитку. Передо мной — старенький покосившийся домик, на крылечке старушка-«божий одуванчик». Одета она была явно не по погоде: в пальтишке и валенках. Навсегда осталось в памяти ее, как из позапрошлого века, певучее отчество — Лавровна.

— Эх, милай, дачи Экспортлеса — это ж рядом. Поверни за угол и вскорости они по леву руку будут. Их три, одна к одной. Цветаева? Нет, такую не слыхивала.

(Спасибо вам, милая Лавровна, еще шажок с вашей помощью сделан. Остался еще один. Последний?)

Не помню, как я шел дальше. Помню ощущение, что оказался там мгновенно — будто, как в русских народных сказках, меня туда перенесла неведомая сила. Все точно: три похожих дачных домика подряд вдоль улицы Свердлова, номера 11, 13 и 15.
Какой же из них?

Поселковые улицы никогда не бывают безлюдны. Так и сейчас — невдалеке от меня что-то делал по хозяйству мужчина. Это был человек в годах, но довольно жилистый, хорошо знакомый с физическим трудом и поговорить мастак, как оказалось. Он живо подтвердил, что да, эти дома принадлежали Экспортлесу. И тут я, глотнув побольше воздуха, задал чужим, не своим голосом решающий вопрос:

— Скажите, а вот по слухам, будто бы здесь жил начальник Костинской, наверное, милиции и будто бы, опять же по слухам,
он повесился?

— Все так и было, хорошо это помню. Разное по этому поводу говорили, но мы, мальчишки, не вникали. Еще оркестр
на похоронах играл. У него сын остался, с ним мы дружили.

— А в котором из трех домов милиционер жил?

Спросив это, я отчетливо сознавал величие момента: через мгновение я буду знать, где в нашем городе жила Марина Цветаева. Так все и произошло!

Я, как во сне, приблизился вплотную к забору дома №15 и пожирал его глазами, как будто это было творение моих рук.

В этот миг я буквально погрузился в нирвану (хорошо, что меня тогда никто не видел!). Мой нечаянный помощник продолжал заниматься своим делом, не было людей и на участке цветаевского дома (кстати, в будущем я с ними по-доброму познакомлюсь). Меня прямо-таки распирало от счастья совершенного открытия, но ощущение времени ко мне все же вернулось. Быстрей, быстрей к телефону-автомату, надо обрадовать Надежду Ивановну…

До открытия музея Марины Ивановны Цветаевой в этом доме оставалось еще ровно десять лет…

Юрий КОШЕЛЬ