НЕСКОЛЬКО СТРАНИЦ ХРОНИКИ СЕМЬИ ЦВЕТАЕВОЙ-ЭФРОН: 1939-й – 1945-й годы

Дата публикации: May 26, 2015 11:37:24 AM

    В исследованиях цветаевоведов отмечен такой примечательный факт: в 1939 году Марина Ивановна написала четырнадцать стихотворений-воспоминаний о милой ей Чехии, в 1940-м — уже только восемь лирических, в 1941 — всего два…

    Вот одно из последних, безнадежно-горьких, написанных 23 января 1940 года:

Ушел — не ем:

Пуст — хлеба вкус.

Всё — мел.

За чем ни потянусь.

…Мне хлебом был,

И снегом был.

И снег не бел,

И хлеб не мил.

    Казалось бы, на Родине, среди родных и близких, только пиши да пиши… Что же случилось в жизни поэта в эти два года? Скрупулезно-документальный ответ на этот вопрос — в статье научного сотрудника Мемориального Дома-музея Марины Цветаевой в Болшево Александра Балакина.

    Год 1939-й:

    19 июня — после долгих семнадцати лет эмиграции 47-летняя Марина Ивановна Цветаева с сыном-подростком Георгием (ему четырнадцать) покидает Францию и возвращается в Россию к мужу Сергею Яковлевичу Эфрону и дочери Ариадне, прибывшим в Союз двумя годами ранее. Последние счастливые два(!) месяца семейной жизни Цветаевых в подмосковном Болшево в доме №4/33 в поселке «Новый быт» (сегодня улица Цветаевой, дом № 15)…

    27 августа — утром в болшевском доме арестована 27-летняя Ариадна Сергеевна Эфрон:

    В этот же день с 14.00 до 17.00 — первый «диалог» (допрос, протокол) со старшим следователем лейтенантом госбезопасности Н. М.Кузьминовым.

    27 сентября — Ариадна Эфрон соглашается подписать «признание». Позже (май 1954) в заявлении на имя Генерального Прокурора СССР Руденко она, в частности, напишет: «Меня избивали резиновыми «дамскими вопросниками» (дубинками), в течение двадцати суток лишали сна, вели круглосуточные «конвейерные» допросы, держали в холодном карцере, раздетую, стоя навытяжку, проводили инсценировки расстрела… Я была вынуждена оговорить себя… Из меня выколотили показания против моего отца…»

    10 октября — в болшевском доме «с/ч НКГБ СССР как франц. шпион» арестован глава семейства Сергей Яковлевич Эфрон (он же Андреев).

На основании ордера НКВД СССР за № 3435 от 10 октября 1939 года произведен обыск/арест у гр. Андреева-Эфрона С.Я. в доме 4/33 по ул. Ст. Болшево сев. ж. д. пос. Новый Быт. При обыске присутствовали: старший по дому Львов Н.А., жена арестованного Цветаева М.И.

    31 октября — в Болшеве Марина Ивановна Цветаева пишет письмо в следственную часть НКВД.

    7 ноября — в Москве ночью арестованы соседи семьи Цветаевых по болшевской даче: Клепинина-Львова Антонина Николаевна (1894-1941) и ее старший сын от первого брака Сеземан Алексей Васильевич (1916-1989); тогда же на болшевской даче — ее муж Николай Андреевич Клепинин-Львов (1899-1941).

    8 ноября — Марина Цветаева навсегда покидает это ставшее практически в одночасье пустым и холодным болшевское пристанище.

    Год 1941-й:

    29 мая — из письма М.Цветаевой к дочери, Москва — Севжелдорлаг:

    «…Это — пустяки, но м.б. тебе будет интересно: из болшевского хозяйства уцелела твоя детская ванна, спасавшая и спасающая меня, твоих два ножа и тот «с головкой», который мне вернули вторженцы, приняв львиную голову за женскую, — и еще ряд мелочей, и каждая — живая растрава. Из твоих вещей вообще не пропала ни одна: все были увезены Мулей и Ниной, да и наше долго было цело, п‹отому› ч‹то› мы с Мулей наезжали и топили хворостом моего запаса, но потом из-за дальности расстояния (Голицыно-Болшево) и лютости зимы и, главное, Муриных непрерывных болезней — не смогли, и тут-то и взломали, и вселились, и разграбили, и теперь их уже нет, дача отошла Экспортлесу» 

    23 июня — запись в дневнике №9 Георгия Сергеевича Эфрона:

    «…События показывают, что я был прав. В день объявления войны я виделся с Валей. Мы шлялись, говорили обо всем этом. Теперь она из Москвы не уедет. Она говорит, что война — плюс для школы: должны, говорит она, уменьшить количество часов учебы. Мы продолжаем наш флирт. Мы ходили смотреть «Путевку в жизнь», старый фильм, который я видел, когда мне было шесть лет. Хороший фильм, но довольно жалкий, мы с ней много хохотали. Я ей дал почитать Кирсанова. Она очень милая…»

    В этот же день вышло распоряжение об отправке в эвакуацию заключенных московских тюрем.

    6 июля — выездной сессией Военной коллегии Верховного суда СССР по обвинению в шпионаже, в участии в к.-р. террористической организации приговорены к расстрелу:  Андреев-Эфрон С.Я., Афанасов Н.В., Клепинины-Львовы Н.А. и А.Н., Литауэр Э.Э., Толстой П.Н.[1]. Председательствовал военный юрист 1-го ранга Буканов.

    Только Клепинин и Литауэр признают свою вину в судебном заседании. Толстой и Афанасов не признают за собой никакой вины. Эфрон и Клепинин признают участие в «евразийской организации» и категорически отрицают обвинение в шпионаже.  Последнее слово С. Я. Эфрона из протокола: «Я не был шпионом. Я был честным агентом советской разведки. Я знаю одно, что, начиная с 1931 года, вся моя деятельность была направлена в пользу Советского Союза…»

    В этот же день первый эшелон московских литераторов и их семей отбыл в эвакуацию из Москвы.  Была уничтожена («путем сожжения») часть имевшейся документации московских тюрем.

    8 августа — М.И.Цветаева с сыном Георгием отплыли из Москвы по каналу Москва-Волга на борту парохода «Александр Пирогов». На пристани ее провожали Борис Пастернак, Лидия Либединская, Лев Бруни, Виктор Боков, Илья Эренбург. В Горьком пересадка на пароход «Советская Чувашия», который пойдет по Каме.

    17 августа — прибытие в Елабугу.

    31 августа — в сенях деревенской избы на крюке для рыбацких снастей Марина Ивановна Цветаева повесилась... Она оставила три предсмертных письма: сыну Георгию, поэту Николаю Асееву и эвакуированным знакомым.

    Из прощального письма сыну: «Мурлыга! Прости меня. Но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але, — если увидишь — что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик».

    Из письма Асееву: «Дорогой Николай Николаевич! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь — просто взять его в сыновья — и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю… В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына — заслуживает. А меня — простите. Не вынесла.

    МЦ.

    Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете — увезите с собой. Не бросайте!»

    Из письма эвакуированным: «Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н.Н.Асееву.              Пароходы — страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом — сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадет. Адр.Асеева на конверте…»

    2 сентября — Марина Цветаева была похоронена на елабужском Петропавловском кладбище на средства Горсовета (местонахождение могилы до сих пор точно неизвестно).

Памятник М.И.Цветаевой в Тарусе, автор Борис Мессерер.

Фотография В.Ермакова

    3 сентября — 16-летний Георгий Эфрон отбыл на пароходе из Елабуги в Чистополь.

    16 октября — по приказу зам. Наркома ВД СССР Кобулова [2] в Москве  расстреляно 156 человек, в том числе  Андреев-Эфрон С.Я., Юлия Канель (родная сестра Надежды Канель, сидевшей в 1939-1940 годах в одной камере с Ариадной Эфрон; затем Ариадне довелось встретиться в другой камере и с Юлией). Казненных захоронили на спецобъекте НКВД «Коммунарка», после чего этот спецобъект был брошен, имущество растащено…

    Год 1943-й:

    9 августа — Анастасия Ивановна Цветаева[3] получила от Елизаветы Яковлевны Эфрон[4] открытку-воспоминание: «…Я решила писать Вам обо всех последовательно со дня их приезда. Сережа приехал больной, очень волновался о семье и были невероятные припадки сердечные как грудная жаба, и долго его лечили как от грудной жабы, а это было нервное. Когда они приехали, припадки прекратились. Жили они за городом, очень одиноко. Марина много занималась хозяйством. Брат Али рисует карикатуры — хорошо, но страшно. Марина его обож…»

    25 августа — последняя запись в дневнике №17 Георгия Эфрона.

    Год 1944-й:

    17 июня — из письма 19-летнего Георгия Эфрона сестре Але: «Завтра пойду в бой... Абсолютно уверен в том, что моя звезда меня вынесет невредимым из этой войны, и успех придет обязательно; я верю в свою судьбу, которая мне сулит в будущем очень много хорошего...»

    4 июля — последнее письмо Георгия на открытке с изображением бойца с винтовкой и девизами: «Бью врага без промаха», «Смерть немецким захватчикам!» Штемпели: «Воинское», «бесплатное», «Просмотрено военной цензурой 08875», «6.7.44». Адрес: Москва, Мерзляковский пер. д. 16 кв. 27 Эфрон Е.Я. — Полевая почта 11126/а Эфрон Г.С.

    7 июля — Георгий Эфрон принял участие в одном из боев т.н. «баграмяновского прорыва» (между Витебском и Оршей у деревни Друйка) и, как записано в книге учета личного состава, «убыл по ранению 7.7.44». Ранение оказалось смертельным… Место захоронения Георгия Эфрона точно неизвестно (Браславский район Витебской области).

    5 октября — из письма Ариадны Сергеевны Эфрон к Анастасии Ивановне Цветаевой: «…Она приехала иная, чем я ее знала. Она расставалась с молодостью сознательно. Стала ходить в более темных, чем раньше, платьях, низко и некрасиво повязывать на почти седых волосах косынку, носить очки. В ней была осторожность кошки, принюхивающейся к чужой квартире, — так она принюхивалась к нашей великолепной болшевской даче, к нам самим. Не то что осторожность — недоверчивость.

    Еще в ней была какая-то величайшая, непривычная нам тишина. Тихо она приехала, тихо встретилась с Сережей, тихо, без слов и без слез, проводила меня в августовское утро, когда я уехала из Болшева. Она была со мной все время, пока я собиралась в дорогу. Сидела на постели против меня, бледная и очень тихая. Она знала, что мы больше не встретимся. Я не ожидала, что меня мобилизуют, думала, что скоро вернусь, мы даже не поцеловались на прощанье. Она… мне: «Плохо ты прощаешься, Аля…», ответила: «Я скоро приеду, не надо… прощаться».

    В Болшеве у нас были хорошие вечера. Включали радио, смотрели привезенные мамой книги с иллюстрациями, слушали ее рассказы про то время, что она провела без нас. Ложилась она спать поздно, зажигала настольную (подарок моего мужа) лампу, читала, грызла какое-нибудь «ублаженье». Читала, склонив голову набок, немного прищурив левый глаз, и сама говорила, что похожа на деда (т.е. на своего отца) — он тоже так читал. Какое совпаденье с Вашим сном…

    Книги, которые она прочла при мне: «Замок» и «Процесс» чешского замечательного писателя Кафки. Она говорила, что эти книги… ей несчастье, каждый раз, что она ни перечитывает их, что-нибудь случается нехорошее. «Портрет Дориана Грея», одну из книг Колетт и книгу Евы Кюри о Марии Складовской-Кюри, открывшей радий…»

    Год 1945-й:

    1 апреля  — из письма А.С.Эфрон к А.И.Цветаевой:

    «…Я вспоминаю, однажды у нас, на даче, в Болшеве, мама сидит на своей постели (не постель, а вроде диванчик) и смотрит, близко поднеся ее к лампе (такой же матовый шар, как в нашем детстве), свою ладонь. «А я буду долго жить, линия [жизни] у меня опять же длинная», говорит она нараспев. С оттенком торжества в голосе. «Я вас всех переживу»,  — говорит она с шутливой улыбкой.

    Под той же лампой большой неуклюжий подросток, красавец Мур рассматривает иллюстрации в старинной книге об Испании, опершись щекой о ладонь своей похожей на мамину руки.

    Итак, два профиля, две ладони, мать и сын. Две судьбы. А как она была права! Она будет долго жить, всех переживет она, умершая, нас, еще живых. Целую Вас, Асенька, и люблю. Надеюсь на скорую нашу встречу».

Гостиная в Болшево (до реставрации)

    Послесловие

    Год 1955-й:

    19 февраля — Военная Коллегия Верховного суда определила: «Постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 2 июля 1940 г. и пост-е Особого Совещания при МГБ СССР от 19 мая 1949 г. в отношении Эфрон Ариадны Сергеевны отменить» (реабилитация).

    Год 1956-й:

    22 сентября — Военная Коллегия Верховного Суда определила: «Приговор Военной Коллегии Верховного Суда от 6 июля 1941 г. в отношении осужденных лиц «по вновь открывшимся обстоятельствам отменить и дело на них за отсутствием состава преступления прекратить» (реабилитация Эфрона С.Я., Клепининых-Львовых Н.А. и А.Н., Литауэр Э.Э., Толстого П.Н.,  Афанасова Н.В.).

    Год 1974-й:

    28 августа — из письма А.С.Эфрон к В.Н.Орлову[5]:

    «Сегодня — первый день на тридцать шестой год с того 27 августа, когда я в последний раз видела своих близких; на заре того дня мы расстались навсегда; утро было такое ясное и солнечное — два приятных молодых человека в одинаковых [«костюмах»]  с одинаково голубыми жандармскими глазами увозили меня в сугубо гражданского вида [«эмке»] из Болшева в Москву. Все мои стояли на пороге дачи и махали мне; у всех были бледные от бессонной ночи лица. Я была уверена, что вернусь дня через три, не позже, что всё моментально выяснится, а вместе с тем не могла не плакать, видя в заднее окно машины, как маленькая группка людей, теснившаяся на крылечке дачи, неотвратимо отплывает назад — поворот машины, и — всё».

    Год 1975-й:

    26 июля — в возрасте 63-х лет умерла Ариадна Сергеевна Эфрон; похоронена в Тарусе.

    [1] Андреев-Эфрон С.Я. (1893-1941), Афанасов Н.В. (1903-1941), Клепинины-Львовы Н.А. и А.Н., Литауэр Э.Э. (1902-1941), Толстой П.Н. (1909-1941), Балтер П.А. (1908-1941) проходили по «эфроновскому» делу; расстреляны, все реабилитированы в 1956-1957 годах.

    [2] Кобулов Богдан Захарович (1904-1953) — в годы войны зам.наркома внутренних дел СССР.

    [3] Анастасия Ивановна Цветаева (1894-1993) — сестра М.И.Цветаевой.

    [4] Елизавета Яковлевна Эфрон (1885-1976) — родная сестра С.Я.Эфрона.

    [5] В.Н.Орлов (1908-1985) — главный редактор «Библиотеки поэта», редактор книги М.И.Цветаевой «Избранное» (Москва, 1961)

Александр БАЛАКИН