ДОМ № 88 В ПОСЁЛКЕ ТЕКСТИЛЬЩИК

Дата публикации: Jun 04, 2020 1:53:36 PM

Дом, о котором пойдет речь, уже давно не существует, он был снесен в 2001 году, простояв около 75 лет на берегу подмосковной реки Клязьмы. Долгое время он именовался как дом № 88 поселка Текстильщик, но когда в начале 60-х гг. ХХ века улицы поселка получили названия, а дома новую нумерацию, адрес дома изменился: он стал домом № 3 по улице Лесной. 

«Советский помещик» Эразм Кадомцев

 Я хорошо помню Эразма Самуиловича в конце 1950-х гг.: красивый, осанистый старик, не потерявший и в старости военной выправки. Окладистая седая борода, длинная рубаха навыпуск, подпоясанная узким ремешком, делали его удивительно похожим на Льва Николаевича Толстого. Он был одним из представителей новой советской элиты, которая формировалась в 20-е годы прошлого века.

Не секрет, что советская власть щедро награждала большевиков с дореволюционным стажем, революционеров, прошедших тюрьмы и ссылки, героев революции и Гражданской войны. Ордена, персональные пенсии, просторные квартиры, земельные участки. Не был исключением и старый большевик Эразм Самуилович Кадомцев — организатор рабочих боевых дружин и участник Февральской и Октябрьской революций на Урале. 

Э.С. Кадомцев. 1930-е гг.

 В 1926 году советское правительство выделило Эразму Самуиловичу большой участок земли (около двух гектар) в 27-и километрах от Москвы по Ярославскому шоссе неподалеку от деревни Тарасовка. Живописное место на левом берегу реки Клязьмы, буквально через забор — Любимовка. Прежде здесь располагались усадьба К.С.Алексеева, больше известного под сценическим псевдонимом Станиславский, и дача его двоюродного брата В.Г.Сапожникова — владельца расположенной неподалеку шелкоткацкой фабрики.

По воспоминаниям одной из дочерей П.М.Третьякова, который снимал у Сапожникова усадебный дом для летнего отдыха: «Первые ночи, бывало, и не спишь, слушаешь с замиранием сердца, как трещат соловьи в кустах акации или в кустах сирени под нашими высокими окнами, всегда открытыми в тихую погоду. Ландыши под липами и березами, лютики, фиалки и кувшинчики на маленьком заливе нашей милой речки Клязьмы..., кукушка за рекой, перепела на лугах после заката солнца. Позже летом пестрые ковры цветов расстилаются на лугах, гудение мириад пчел на липовом цвету по всем аллеям в парке.

А затем золотая осень с синим небом и горящими закатами, прогулками за шоссе, в молодой лес, из которого приносили полные корзины белых грибов-боровиков, подосиновиков, березовиков, а то и рыжиков, и опенок. Нет ничего дороже, ласковее душе и московскому сердцу подмосковной скромной, милой природы. Ходишь и хвалишь Бога». 

Художник Н.Н.Грищенко. Осень в Куракино, 1897 год, ГТГ

Наступили новые времена, в Любимовке был организован Дом отдыха трудящихся, дача Сапожникова использовалась как жилой дом, который заселили рабочие фабрики «Передовая текстильщица», поделив некогда роскошные апартаменты на коммунальные клетушки.

Разлив Клязьмы у Любимовки и Тарасовки весной 1929 г.

 Как говорится, «всем сестрам — по серьгам»: гегемону — уголок в коммуналке; новому классу, представителю советской бюрократии, — дом в 10 комнат (семь внизу — на первом, теплом этаже, и три — на холодном втором). 

Фасад дома с юга (слева — открытый сарай),

на переднем плане Михаил Суббота, 1929 г.

 Строительство дома было завершено к лету 1928 года. Был он деревянным. Старожилы говорили, что для строительства частично использовались сосны и ели, росшие тут же, на участке. Крыша крыта черепицей. Высота потолков в комнатах первого этажа составляла 3,2 м, дом отапливался печами, но был и водопровод (бак для воды емкостью 1000 литров стоял на втором этаже), и ванна с дровяной колонкой, и теплый ватерклозет.

Одна из комнат, имевшая отдельный вход с улицы, предназначалась для прислуги. На кухне, большое окно которой выходило на север, стояла огромная плита для приготовления пищи, здесь же была и так называемая прачечная комната, где стиралось и сушилось белье. К кухне примыкала большая веранда, с которой на второй этаж вела крутая лестница. 

Свояк Кадомцева И.Н.Суббота у сарая, 1929 г.

 Так на берегу Клязьмы возникла усадьба нового, теперь уже советского помещика, которая помимо огромного жилого дома включала просторный бревенчатый коровник, где мычало несколько коров, такой же бревенчатый птичник с несколькими десятками кур и сторожку (сторожка использовалась как дача свояком Кадомцева Ильей Никитичем Субботой). Кроме того, рядом с домом располагался открытый сарай под черепицей, погреб-ледник и колодец. Все хозяйство охранялось тремя злыми собаками, которых очень не любили окрестные жители. 

И.Н.Суббота (справа) у сторожки, 1929 г.

 Исчезли бывшие владельцы Любимовки фабриканты Алексеевы и Сапожниковы; в соседнем Куракине уже ничто не напоминало о пребывании здесь Третьякова. Ушли в прошлое веселые праздники с фейерверками, катания на лодках, запуски воздушных шаров. Зато теперь по Клязьме разъезжали на огромной лодке дети Эразма Самуиловича и его многочисленных гостей, которых радушно принимал хлебосольный хозяин.

Летом 1930 года, когда в Москве уже помимо карточек на хлеб ввели и карточки на мясо, кое-кто из его гостей старательно собирал в любимовском лесу грибы впрок. По этому поводу племянник Э.С.Кадомцева Миша Суббота писал в своем дневнике 15 июля 1930 года: «В 11 часов приехали мама с Галкой... Они нашли 20 крупных белых, 26 подосиновиков с красивыми красными головками, 55 подберезовиков, маслят и других. Все белые грибы и подосиновики идут на сушку (на зиму), так как они лучше сохнут, сохраняются и вкуснее всех других сушеных грибов. Они могут частично заменять мясо, которое еще наверно сократят. Я не знаю, как будет с продовольствием и одеждой этой зимой». В следующем 1931 году, 16 августа тот же Миша занес в дневник такую запись: «Обедаю у Кадомцевых. У них обеды сытые, есть из чего готовить».

Эразм Самуилович с семьей прожил в этом доме три года, а в 1931 году решил отказаться от круглогодичного проживания за городом.  Из дневника М.Субботы: «15 января 1931 года... Эразм все поговаривает, да и остальные, относительно переезда в Москву (он подыскивает через многих знакомых квартиру), и если нужно, о продаже дачи или сдачи в аренду, так как дача с работами на ней всем им надоела». В итоге в июле того же года дом был передан государству, в ведение Наркомата земледелия, который стал использовать его как дачу для своих работников. Взамен Кадомцевым была выделена квартира в Москве, на Сущевском валу. Себе же  Эразм Самуилович оставил приличный земельный участок, переоборудовав под дачу курятник. В 1932 году он объединил бывший курятник с коровником, и получилось вполне сносное и достаточно просторное жилье.

Постепенно дача Наркомзема стала превращаться в самую обычную коммуналку. Сначала постоянные жильцы заняли комнаты первого этажа, а второй по-прежнему использовался для летнего отдыха сотрудников Наркомзема. На постоянное жительство сюда из Москвы в 1932 году перебрался с семьей и мой дед Евгений Павлович Щипин — экономист того же Наркомата земледелия.

Война

 Тревожной была осень 1941 года. Во дворе вырыли противовоздушную щель для укрытия во время бомбежек — немцы бомбили мост через Клязьму у Тарасовки и Ярославское шоссе. Мужчин в доме не осталось — кто-то ушел на фронт, кто-то был эвакуирован. Мой дед оказался в отрезанном блокадой Ленинграде и только в начале 1942 года был вывезен по Дороге жизни на Большую землю; тетушка Наталья, тогда студентка Института нефти и газа, была эвакуирована с институтом в Среднюю Азию; бабушка Евфимия Ивановна днями и ночами пропадала на молокозаводе имени Горького в Москве, где работала контролером качества продукции.

Мой отец, которому тогда было 13, был предоставлен самому себе — занятия в школе были отменены. Однажды, по поручению матери отправившись за керосином в Черкизово, он увидел немецкий мотоциклетный разведдозор, который беспрепятственно подъехал к станции Тарасовская со стороны Пирогова, не сделав ни единого выстрела,  развернулся и умчался прочь. В середине октября по Ярославскому шоссе на северо-восток двигался нескончаемый поток беженцев…

Обитатели нашего дома, помогая друг другу, пережили войну. После 1945 года и второй этаж был приспособлен под постоянное жилье. Вновь прибывшие семьи Царьковых и Шебаршовых утеплили толстым слоем опилок дощатые стены, организовали отопление. Таким образом и второй этаж бывшего «кадомцевского дома» стал круглогодично обитаем.

Внизу жили: Марк Иванович и Клавдия Семеновна Доброродных с дочерью  в бывшей комнате для прислуги (на фото 1940 года — крайнее левое окно); две комнаты занимала семья моего деда Евгения Павловича Щипина (среднее и крайнее правое окно); затем две комнаты, принадлежавшие Августе Алексеевне Мужикановой, жившей с дочерью Тамарой и сыном Германом (два больших окна по южному фасаду); и, наконец, две комнаты Дмитрия Константиновича и Дарьи Васильевны Новиковых и их внука Валерия Фролова. 

Дом с юго-западной стороны. Высокий мальчик — мой отец Игорь Щипин. 1940 г.

 На широкой застекленной террасе, увитой диким виноградом, были сооружены чуланы для каждой семьи, здесь же стоял столярный верстак — в доме жили два профессиональных столяра. В углу террасы на тумбочке красовался старый граммофон Марка Ивановича с огромной трубой. Иногда мы забавы ради (ведь уже появились электрические проигрыватели и радиолы) выносили его на улицу и крутили старые пластинки. Во дворе был перестроен открытый сарай, оставшийся от того же Э.С.Кадомцева. У него появились дощатые стены, и каждая семья получила свою клетушку для хранения дров.

Послевоенная жизнь

 В целом все жильцы нашего дома жили очень дружно. Ссор и скандалов практически не было. Пожалуй, единственной конфликтной особой во всем доме была жена дяди Миши Шебаршова, которую все звали не иначе как «Ксенька».

Весной все взрослое, да и детское население активно участвовало в субботниках по приведению в порядок огромного участка вокруг дома (организатором всегда была бессменная старшая по дому А.А. Мужиканова, до пенсии работавшая в бухгалтерии Министерства сельского хозяйства РСФСР).

Зимой в крутые морозы иногда замерзал колодец, тогда мужская часть дома растапливала плиту на кухне (обычно она не топилась, а служила местом, где стояли керосинки и керогазы), раскаляла в топке металлические ломы до красноты, а затем этими раскаленными ломами пробивала ледяную пробку, образовавшуюся в подающем воду канале колодца. Для нас, детей, это было праздником: на вечно холодной кухне вдруг тепло, в плите трещат дрова, суетится народ, вынося очередной накаленный лом к колодцу, прикрикивает на нас, чтобы не мешались под ногами и, не дай Бог, не обожглись.

Снег на дорожках без просьб и понуканий чистил тот из мужчин, кто был в это время свободен. А чистить было что! Только до въездных ворот было около 100 метров, а был еще выход к реке, где начиналась дорожка в сторону Тарасовки. Это еще добрая сотня метров. Общую кухню и коридор подметали и мыли по очереди женщины. Мальчики были обязаны носить воду из колодца (он был рядом с крыльцом) и выносить помойные ведра.

В 1956-1957 гг. было принято решение заменить черепичную кровлю на шифер. Все это проделали мужчины нашего дома самостоятельно. Их же силами были построены новые дровяные сараи. Совсем забыл сказать, что к 1950-м гг. в доме уже давно не было ни ванны, ни водопровода, ни теплого туалета. Все постепенно пришло в негодность и исчезло, главным образом, в годы войны.

Шли годы, семьи росли. В семье Шебаршовых появились два сына: Николай (1947 г.р.) и Виктор (1949 г.р.). У Ивана Александровича и Марии Ивановны Царьковых подрастала дочь Тамара — серьезная девочка в больших очках. Вышла замуж за Анатолия Карцева, по специальности буровика, дочь Доброродных Анна. Вскоре у них родился сын Алексей. Размещаться в одной комнате впятером было невозможно, поэтому Марк Иванович в углу нашего огромного участка построил небольшой домик в две комнатки, куда и перебрался с женой. Сколько шума было из-за этого домика!

Поселковый совет грозился прислать бульдозер и снести незаконное строение. Но старик твердо стоял на своем: жить в одной комнате впятером не буду, а если кто сунется, тому не сдобровать! Так и оставили старика в покое. Интересно, что после его смерти в тайнике за печкой братья Шебаршовы обнаружили две прекрасные двустволки Тульского оружейного завода. 

Дети нашего дома.

Первый ряд: Люся, племянница М.И. Доброродных, Виктор и Николай Шебаршовы, Владимир Щипин;

Второй ряд: Валерий Фролов, Иван Александрович Царьков с Андреем Щипиным на руках. 1953 г.

 У дочери Августы Алексеевны Тамары, музыкального работника детского сада, появился сын Евгений (1954 г.р.) и дочь Татьяна (1956 г.р.). Муж Тамары, Борис Борчев, работал столяром на фабрике «Передовая текстильщица». Здесь же и тоже столяром трудился степенный и невозмутимый Дмитрий Константинович Новиков. По нему можно было сверять часы: если мы днем, играя в лесу, видели фигуру Дмитрия Константиновича, двигавшуюся в сторону дома, то знали: на часах 12 часов 10 минут. Его обеденный перерыв начинался ровно в двенадцать, а дорога от фабрики до опушки леса занимала ровно десять минут.

В 1950 году мой отец женился на Зинаиде Михайловне Щелоченко, только что закончившей Московский пединститут имени Ленина. Через год в семье появился автор этих строк, а еще через год и мой брат Андрей. 

Братья Щипины. 1956 г.

 За эти годы изменился и некогда большой участок, окружавший наш дом. После отказа Э.С.Кадомцева от дома, существенная часть земли отошла под дачи. Так, рядом с нашим домом со стороны реки появились дачные домики Куницких и Напалковых. Юго-западную часть участка постепенно стали занимать дачи Димуровых и Гака. Ближе к реке выросли дома Зекунковых и Перышкиных.

Так наш дом оказался в окружении других домов и дач. К Клязьме теперь мы выходили по небольшому проулку между заборами Куницких и Перышкиных.

Вместо эпилога

 В 1967 году наш дом подвергся капитальному ремонту. Получили новые квартиры Мужиканова, Карцевы и наша семья. Верхний этаж был признан негодным для проживания, поэтому Шебаршовы и Царьковы переехали после ремонта в освободившиеся помещения первого этажа.

Постепенно дом стал приходить в упадок… К началу 1990-х гг. в доме скорее номинально проживали Мария Ивановна Царькова (зимой она жила в Москве в семье дочери), Дарья Васильевна Новикова, жена и сын умершего к тому времени Николая Шебаршова, и мой отец.

В 1992 году дом окончательно расселили, и он стал пристанищем бомжей… В полуразрушенном состоянии он все-таки простоял еще почти десять лет, пока не был снесен в 2001 году.

Дом с юго-западной стороны. Осень 2000 г.

Владимир Игоревич ЩИПИН

2012 год